Жуков М.А.

1. Традиционное природопользование и его субъекты. Стереотипы восприятия проблемы.

Традиционное природопользование - специфическая форма хозяйствования, с которой до настоящего времени связано существование множества весьма разнообразных групп населения России.

Мы не будем приводить его развернутого определения, отметив только, что важнейшей характеристикой этой формы хозяйствования является сохранение основного уклада со времен доиндустриальных. По этой причине традиционное природопользование носит преимущественно экстенсивный характер, но рассматривать экстенсивность в качестве одного из обязательных критериев принадлежности той или иной конкретной формы хозяйствования к традиционному природопользованию было бы неверно. Возможны случаи, когда могут наличествовать элементы интенсивного ведения хозяйства (работа по улучшению пастбищ, покосов, зарыблению водоемов, увеличению плотность промысловых животных и т. д.). Все это вовсе не отменяет того факта, что хозяйствование носит традиционный характер. В тоже время надо учитывать, что использование современного оружия и средств передвижения не меняет экстенсивного характера хозяйствования (т. к. не ведет к расширенному воспроизводству), как не меняли его переход от простого лука к сложносоставному (имеющему вдвое большую дальность полета стрелы) или от пешей охоты к использованию собачьих и оленьих упряжек. Совершенствование орудий, используемых в сфере традиционного природопользования, шло непрерывно (камень сменяла праща, палку - бумеранг, дротик - лук), что не изменяло сущности хозяйствования.

Нужно отметить, что формы традиционного природопользования чрезвычайно разнообразны. Мы не будем даже пытаться привести их полный список  (обязательно что-нибудь будет упущено). Важно лишь, чтобы законодатели всегда учитывали то обстоятельство, что сфера традиционного природопользования является самостоятельной специфической областью хозяйствования и, следовательно, самостоятельной специфической областью правового регулирования. В этой сфере действует множество различных правосубъектов, права которых должны быть отражены в законодательстве. Нужно иметь в виду и то, что права различных субъектов традиционного природопользования с одной стороны вовсе не обязательно должны быть идентичными, а с другой стороны могут пересекаться самым причудливым и разнообразным образом. Поэтому, законодательное регулирование сферы традиционного природопользования предполагает и наличие процедур совмещения прав различных его субъектов. Необходимо подчеркнуть, что традиционное природопользование для значительной части его субъектов является существеннейшей, часто осевой частью традиционного образа жизни, вне которого невозможно избежать нивелирующего воздействия сопряженной с индустриальным миром массовой культуры и сохранить свою культурную специфику.

Разнообразие форм традиционного природопользования и множественность связанных с ним групп населения в настоящее время недостаточно осознаются. Хорошим примером является проект структуры Федерального закона “О правовом регулировании традиционного промысла и хозяйствования коренных малочисленных народов Севера”, предложенный Б. Д. Клюкиным на конференции “Правовой статус коренных народов приполярных государств”, проходившей в Москве 26 -28 февраля 1997 г. (Клюкин, 1997). В структуре предлагаемого закона из 10 разделов 7 содержат положения общего характера, регулирующие отношения в сфере традиционных промыслов и традиционного хозяйствования как таковые. Намерение автора законодательно трактовать эти отношения в рамках закона, имеющего весьма узкого адресата (коренные малочисленные народы Севера) может говорить только об одном - автор не видит иных субъектов права, к которым правовое регулирование этой сферы деятельности могло бы иметь отношение. И именно поэтому в предложенном проекте отсутствуют положения о совмещении прав коренных малочисленных народов Севера, связанных с традиционным природопользованием, с аналогичными правами каких-либо иных групп населения.

Дело в том, что разработчики соответствующих законодательных актов не знакомы с реальным положением на местах и исходят из ряда широко распространенных стереотипов. Главный из них заключается в априорном делении населения Севера России на две группы: коренные малочисленные народы, ведущие традиционный образ жизни и русскоязычное пришлое население, являющееся частью индустриального мира. На самом же деле, население имеет значительно более сложную структуру. После разделения его на представителей индустриальной цивилизации и сферы традиционных форм природопользования, мы обнаружим, что последние имеют довольно сложный состав. Это: 1) малочисленные народности Севера, Сибири и Дальнего Востока; 2) народы Севера, Сибири и Дальнего Востока, не являющиеся малочисленными; 3) старожильческое русское и метисное население; 4) очень пестрая в этническом плане часть населения, относительно недавно приехавшая в поисках лучшей доли, а еще чаще насильственно перемещенная в эту часть страны (например, сосланные в Сибирь и на Дальний Восток в XVIII - XIX веках поляки-конфедераты), освоившая традиционные формы жизни окружавшего населения и не имеющая иных способов существования. Эту группу населения мы также будем относить к старожильческому населению, поэтому, в тексте будет использоваться и обобщающее понятие “старожильческое население”, и более узкое понятие “русское старожильческое население”.

Если мы желаем избежать конфликтов между названными группами населения, мы должны признать за всеми право на сохранение традиционных форм жизни, т. е. считать всех их субъектами традиционного природопользования. Даже тех, кого закинули в эти края войны, революция и репрессии властей. Если они или их потомки захотят и смогут вернуться на старые места проживания, влиться в жизнь индустриального общества (что постепенно и происходит) - это будет их личным выбором. Но никто не должен принуждать их к этому насильно.

Другим устоявшимся стереотипом является представление об исконности проживания коренных народов в местах их современного проживания и о приходе русских на территории с уже сложившимся составом аборигенного населения. На основании этого делается вывод о правомерности подхода, при котором момент прихода русских в данный регион рассматривается как черта, до которой проживание считается достаточно долгим для признания населения коренным, а после которой - недостаточно долгим. Основанное на незнании реальной этнической истории Севера, Сибири и Дальнего Востока, это мнение сыграет роль яблока раздора в отношениях между самими аборигенными народами. Ведь многие из них живут совместно или чересполосно и обычны ситуации, когда одни пришли на территорию нынешнего обитания до, а другие после появления там русских. Долгане, например, сформировались как новая этническая общность уже после прихода русских на Хатангу. Причем в их формировании наряду с эвенкийскими и якутскими родами, участвовали и русские “затундряные крестьяне”.

Нужно подчеркнуть, сама постановка вопроса о длительности проживания применительно к этой части страны просто неприменима. Она всегда была ареной вселений, переселений, масштабных миграций. Сюда уходили от кровопролитных войн и жестоких властей в поисках спокойной и счастливой жизни. Приход русских был лишь последней по времени крупной миграционной волной, ничем в этом плане не отличавшейся от волн предыдущих. Он только подхлестнул шедшие и без него миграционные процессы. Прекращение состояния войны всех против всех уже в XVIII столетии сделало передвижение практически безопасным. Старые крупные родовые объединения, скрепляемые необходимостью ежеминутной готовности к обороне, буквально рассыпались, широко перемещаясь по просторам Севера, и осваивая всё новые и новые территории. К этому стимулировала и резкая активизация рынка местных ресурсов. Обычны были и переселения в другие регионы, связанные с уходом от произвола администраторов. Если сравнивать этнографические карты Севера хотя бы за последние три столетия, различия будут очень заметны.

Нужно подчеркнуть, что обширный исторический экскурс в данной работе не являются “излишеством”. Зачастую, именно в подобных “отступлениях” выявляется суть проблемы, подходы к ее разрешению. Дело в том, что право часто воспринимается как исключительно строгая, построенная на безукоризненных логических конструкциях сфера научной и практической деятельности, близкая по своей природе скорее к точным, нежели к гуманитарным отраслям. Поэтому, подробное рассмотрение различных исторических или психологических аспектов в текстах, посвященных правовым вопросам считается не вполне уместным. На самом деле, все это далеко не так. Согласно второй теореме австрийского логика Курта Гёделя о неполноте формальных систем: теорию фиксированной степени общности нельзя обосновать из нее самой, обоснование следует искать в следующей (более общей) системе обобщений. Из этого следует, в частности, что в фундаменте логических конструкций правового содержания не могут лежать они сами. Фундамент этот базируется на утверждениях, которые, согласно первой теореме Геделя, для данных логических конструкций недоказуемы и неопровержимы одновременно. Еще раз подчеркнем, основания логических правовых конструкций лежат вне сферы собственно логики. Право зиждется на неких общих представлениях, стереотипах, в которых умственное, (рациональное), неразрывно соединено с эмоциональным .

В современном мире доминируют две правовые системы. Первая - Божественное право, положения которого получены людьми через Божественное откровение и зафиксированы в священных текстах. Таковы, например, заповеди Моисея. Божественное право характерно для культур востока (например, иудаизма и мусульманства). В них священнослужители являются одновременно и судьями, священные тексты - правовым кодексом, а между религиозными и уголовными преступлениями не существует разницы. Поэтому, например, мусульмане находят вполне естественным приговор Салмана Рушди к смерти и не понимают, почему христианский мир так возмущается.

Вторая правовая система - естественное право, сформировалась в греко-римском мире. Римское право, кодекс Юстиниана лежат в основе правовых систем Европы (как западной, так и восточной, продолжающей государственную традицию Византии, императором которой и был Юстиниан). Естественное право исходит из того, что Боги (Бог), вложили в души людей стремление к жизни, счастью, владению необходимой собственностью и т. д. Эти стремления (коли они даны свыше) законны и должны защищаться законами. Для того, чтобы упорядочить отношения между людьми, Боги вложили в души людей представления о справедливом и несправедливом. Представления эти более или менее универсальны, схожи у большинства людей, следовательно, они даны свыше, они являются частью природы (естества) душ человеческих, они естественны.

В отличие от правовых систем востока естественное право основывается не на Божественных откровениях, запечатленных в сакральных текстах, а на Божественном даре, ставшем частью естества человеческого, на некоем общем представлении о добре и зле, о справедливом и несправедливом, на неких общих стереотипах мировосприятия. Подчеркнем это: в основе правовой системы Западного мира (наследника Pax romana) лежат массовые стереотипы восприятия и поведения, не скованные в такой мере как на востоке корсетом священных (а потому неизменяемых) текстов . Именно поэтому мы уделяем так много внимания стереотипам восприятия обсуждаемой проблемы. Невозможно изменить к лучшему что-либо в праве, не прояснив общественный взгляд на соответствующую проблему. Собственно, в истории всегда так и происходило. Правовые системы изменялись вслед за изменением общественных стереотипов.   

Но вернемся к истории появления русских на Севере и существующих в связи с этим стереотипах. Почему-то достаточно широко распространено мнение, что русские на севере - относительно недавние вселенцы. На самом деле северные территории к западу от Урала предки поморов начали активно осваивать не позже XI - XII вв. Упоминание о контактах с самодийскими племенами содержится в “Повести временных лет” - самой древней из сохранившихся русских летописей. Причем, уже в это время новгородцы ходили “за югру и самоедь”, т. е. в Северное Зауралье.
Согласно общераспространенным представлениям, началу продвижения русских за Урал положил поход Ермака в 1582 г. На самом деле, переселение за Урал началось значительно раньше. Начали его поморы, двигавшиеся на кочах вдоль арктического побережья, заходившие в устья сибирских рек и поднимавшиеся вверх по их течению. Делалось это на свой страх и риск и о многом “государевы люди” узнавали много лет спустя, или не узнавали вообще. Переселенцы старались не способствовать продвижению вслед за собой государевых фискалов. Так, первый поход царских воевод на Мангазею в 1600 г. был сорван нападением ненцев, которых подкупили промышленные люди, давно уже осваивавшие бассейн Таза и беспошлинно вывозившие отсюда пушнину. Переселению предшествовал длительный период походов на промысел и с торговыми целями, позволивший достаточно подробно ознакомиться с Западной Сибирью. Так, упоминания в документах о Мангазеи (Молгозеи) и “Тунгусии” (тунгусы жили тогда за Енисеем) появились уже в 70-х гг. XVI в. (т. е. на десятилетие раньше похода Ермака). Мангазея довольно долго была не городом, а целой сетью городков и поселков, построенных русскими и коми-зырянскими промышленниками. Лишь в 1601 г. царские воеводы начали строить острог и собирать в него население (что делалось исключительно из фискальных соображений). Этот год считается годом основания Мангазеи, но реально она (как осваиваемая промысловая территория) существовала уже как минимум несколько десятилетий.

Прекрасное знакомство поморов с арктическим побережьем Западной Сибири, их высокую активность и многочисленность их кочей вплоть до устья Таза и Новой Земли зафиксировали корабли Ост-Индийской компании, год за годом искавшие в середине XVI в. северный путь на восток. Но известно, что боевые суда новгородцев плавали в низовьях Оби уже в XIV веке. А в XV в. северным “чрезкаменным” путем по приказу Ивана III (имевшего титул “князя кондинского и обдорского”, что отражало реальные отношения феодального вассалитета) не раз ходили московские воеводы. Походы эти были связаны с подчинением Москвой Новгорода и его земель, т. е. Москва пыталась не выпустить из рук новгородское наследство. Сам же путь был хорошо известен, и им постоянно пользовались “торговые и промышленные люди”.

Поход Ермака теперь часто рассматривается, как типичная завоевательная операция, в результате которой было свергнуто законное правительство и установлен акупационный режим. Такой взгляд отталкивается от современных стереотипных представлений, но в тот период была другая ситуация и действовали другие нормы права - права феодального. Формально Сибирское ханство вошло в состав Московского государства почти за тридцать лет до похода Ермака - в январе 1555 г., когда его хан Едигер, ведший кровопролитную войну с сыном бухарского правителя Муртазы Кучумом, направил к Ивану IV посольство с просьбой, чтобы он: “всю землю сибирскую взял во свое имя и от сторон от всех заступил и дань свою на них положил и даругу своего прислал, которому дань собирать”. С этого момента Иван IV начал носить титул “всеа сибирской земли повелитель”.

Скованный войной на юге и западе, Иван IV не смог оказать реальной помощи Едигеру. В 1563 г. Кучум во главе бухарских войск и союзных ногайских отрядов разгромил Сибирское ханство и умертвил Едигера. Но и Кучум, учитывавший гибель в 1569 г. напавшей на Россию крупной турецкой армии, направил в Москву в 1571 г. посольство с просьбой принять Сибирскую землю под царскую руку “по прежнему обычаю”. Правда, сожжение в этом же году Москвы крымцами подтолкнуло Кучума нарушить уже заключенный вассальный договор. Он даже послал войска, дабы повоевать Пермскую землю, но очередное поражение крымцев и ногайцев под Москвой вынудило его войска прекратить поход. Поход Ермака, организованный Строгановыми, был всего лишь одной из военных операций в войне России с Кучумом (ведшейся по инициативе Кучума).

Быстрая победа казаков Ермака определялась тремя обстоятельствами. Во-первых, Кучум был узурпатором, а не природным ханом. Он был потомком Шейбани, а Сибирское ханство входило в улус Орду. Во-вторых, основные силы ханства в это время жгли поселения в русских землях к западу от Урала. Поход Ермака был, по сути, ответным рейдом по тылам атакующего противника. И сам он, и его итог были неожиданностью для всех. Но окружающее казаков население прекрасно помнило, что московский царь - пусть номинальный, но сюзерен Сибирского ханства. Его законный хан - вассал Москвы был убит Кучумом и теперь, пусть с большим опозданием, войска московского царя делали то, что согласно феодальному праву и должны были делать. Это было третьей и очень серьезной причиной быстрой победы казаков. Настоящее сопротивление им оказывала только “бухарская партия”. Большинство князьцов лишь проверяло серьезность намерений малочисленного казацкого отряда. Убедившись, они занимали либо нейтральную позицию, либо прямо заявляли о готовности “пойти под государеву руку”.

Данный пример показывает, насколько далеки современные стереотипы от реально имевшего место, насколько трудно, отталкиваясь от нынешних представлений, правильно оценить происходившее столетия назад и понять мотивы, которые двигали нашими предками. Но поступки предшественников являются юридическими прецедентами и важно понимать их смысл. Освоение русскими Сибири ныне часто отождествляется с завоеванием европейскими народами колоний в Америке, Африке, Азии. На самом деле, это было нечто совершенно иное. Массовое стихийное крестьянско-казацкое переселение к востоку от Урала началось в самом конце XVI в. (до этого оно было только поморским). Каким образом малочисленные и разрозненные отряды промышленных людей и казаков достигли восточной оконечности Чукотки уже к середине XVII в., если это был завоевательный поход по землям многих народов, считавших эти земли своей родиной и готовых защищать родину от нашествия очередных захватчиков? Тем более, что преимущество в оружии в то время далеко еще не было столь очевидным. Заряжение огнестрельного оружия было долгой и сложной процедурой, скорострельность его низка и во многих случаях проще было взяться за лук. Да и не было огнестрельное оружие чем-то сверхнеобычным. Его знали тюрки, манчжуры и, следовательно, соседствовавшие с ними народы. Плененный сын Кучума царевич Маметкул сообщил о захвате своими подданными за два года до похода Ермака английского судна в низовьях Оби вместе со всем имевшимся на нем порохом и огнестрельным оружием. Но основная часть огнестрельного оружия поступала в Сибирское ханство через Бухару из Средней Азии, где оно широко использовалось еще со времен Тимура. Что касается защитного вооружения, то тюрки делали его очень не плохо и оно широко расходилось среди окружающих их народов. Известно, что когда русские ватаги отправлялись в поход, русские приобретали брони и шлемы или брали “на прокат” у своих соседей, например у якутов.

Быстрое продвижение первопроходцев объясняется тем, что, как уже говорилось выше, сами народы Севера находились в постоянном движении, поэтому передвижение среди них казацких ватаг не воспринималось, как нечто экстраординарное. Появление русских было лишь вселением и расселением очередного народа, что многократно случалось ранее. Вооруженные стычки с русскими периодически случались, но такие стычки и без русских были делом обыденным. Достаточно познакомится со сказками и легендами народов Севера, и на читателя пахнет кровавыми распрями, набегами, обстановкой непрерывной военной опасности. В тот период еще только складывалась современная структура расселения многих народов. Так, в качестве родоначальника якутского народа почитается Тыгын. Согласно якутским легендам, он пленил первую ватагу казаков, вышедших на Лену и сплавлявшихся по ней. Отголоски этого события есть и в русских документах. Таким образом, возглавляемые Тыгыном якуты пришли на Лену в район нынешнего Якутска сравнительно незадолго до появления там казаков. Сами по себе русские переселенцы не взламывали сложившуюся до них ситуацию, существовавшую систему отношений, а, в целом, соответствовали ей. Их стереотип поведения, образ жизни был достаточно понятен местным жителям и общий язык находился быстро. Конечно, русские отличались от окружающих народов, но не более, чем, например, тюрки отличались от тунгусов или самодийцев. В этот период великих кочевий контакт с разнообразными соседями, имевшими непохожий язык, культуру, навыки, обычаи был явлением постоянным. Поэтому, настоящие проблемы начинались лишь тогда, когда вслед за первопроходцами появлялись чиновники, часто насаждавшие не столько порядок, сколько свой произвол. Именно их кипучей деятельности обязан русский народ той долей вины перед другими народами Севера, которую вне сомнения он должен на себя принять.

В отличие от многих аборигенных народов, ведших кочевой образ жизни вплоть до 20 - 30 гг. нашего столетия и достаточно широко перемещавшихся по просторам Севера и Востока России (что часто делает выделение “территорий традиционного проживания” трудноразрешимой задачей), русские стремились осесть основательно и перемещались лишь в случае возникновения необходимости. Что касается их хозяйственного уклада, то, как и соседствующие с ними народы, они занимались преимущественно охотой, рыбным и зверобойным промыслом, стремясь по возможности заводить огороды, держать скот. Этот многовековой крестьянский уклад сохранился до наших дней. Различие его вариантов, смещение центра тяжести хозяйственной деятельности в ту или иную сторону соответствовали конкретной природной обстановке и имели адаптивный характер. Все разнообразие природных условий этого огромного региона нашло свое отражение в особенностях промыслов и быта старожильческого населения.

Как уже говорилось, старожильческое население Севера в этническом и культурном плане достаточно пестро. Но, если говорить только о русском старожильческом населении, как субъекте традиционного природопользования, то и здесь следует видеть наличие множества своеобразных групп, отличающихся теми или иными особенностями. Надо сказать, что представление о социальной и культурной монолитности русского народа является еще одним расхожим стереотипом. Это мнение в известной мере справедливо для основной его части, ведущей жизнь индустриального общества. Что касается соседских общин поморов (в существенной части старообрядцев поморского согласия и их потомков), старообрядцев Сибири и Дальнего востока и старожильческого населения, принадлежащего к официальной церкви - они очень значительно обособились (и сами ощущают эту обособленность), сохраняя многие культурные черты, давно утраченные их более “современными” соотечественниками. Необходимо вспомнить и о потомках казаков (енисейских, даурских и др.) Меткая формула В. А. Кряжкова: “Отсутствие дифференциации ведет к дискриминации” относится и к этим обособленным этнографическим группам.

Типичным примером таких этнографических групп внутри российского этноса являются старообрядческие общины. Старообрядцы откололись от его культурного и социального поля ещё в XVII веке и с тех пор жили по своим законам, сохраняли строгую эндогамию по отношению к окружающему населению, стремились во всём следовать старине и как можно меньше контактировать с “безбожной властью”. Уходя от этой власти в течение четырёх столетий, они в первую очередь устремлялись на север (и к западу, и к востоку от Урала), постоянно находясь в авангарде стихийного казацко-крестьянского переселения. Но власть не оставляла их без внимания, постоянно стараясь сломать их обособленность, размыть, растворить в основной массе населения.

В настоящее время старообрядцы переживают трудные времена. Соседские общины их сократились, а в центральных районах практически перестали существовать. Как обособленная социальная структура они сохранились только на Севере, где и сейчас расселены очень широко. Трудно найти регион, где бы их не было совсем. Проживая бок о бок с народами севера, старообрядцы оказались в той же ситуации, что и эти народы, также остро нуждаясь в поддержке и защите закона. И что же? Им будет в этом отказано? Исчезновение их, как и любой другой социальной группы, не сделает счастливым никого и ляжет дополнительным моральным грузом на допустившее это общество. Русская культура утратит целый пласт традиций, бережно сохраняемых в течение нескольких веков. Народы Севера потеряют деятельных и честных соседей, силой обстоятельств поставленных в такое же положение, что и они сами.

Подведем итог вышесказанному. Жизнь промысловика, рыбака, зверобоя является традиционной для значительного пласта русского и русскоязычного населения российского севера. Традиция эта, сложившаяся на всем пространстве российского севера еще в доиндустриальную эпоху, формировалась в течение многих столетий, в том числе и в тесном взаимодействии с аналогичной традицией народов Севера. Такая взаимная притирка и увязка систем традиционного хозяйствования, характера отношений, объясняет стремительность продвижения русских восток. В настоящее время представителей старожильческого населения, продолжающих сохранять тесную связь с традиционными формами природопользования во всех регионах российского севера. Отдельные их группы (например, старожилы низовий Индигирки и Колымы) описаны этнографами, но подавляющая часть (в первую очередь старообрядцы) осталась пока малоисследованной.

Этнографов в первую очередь интересовали группы, имеющие яркие, выделяющие их черты собственно этнографического характера. Система хозяйствования интересовала их далеко не в первую очередь. Большая же часть старожилов внешне как бы слита с основной массой населения. Они одеваются в общераспространенную одежду, в домах стандартная обстановка, отсутствует ярко выраженный специфический говор. Их специфика проявляется не во внешнем оформлении, а в сути их повседневной жизни, в том, что они являются хранителями сложного, складывавшегося веками комплекса хозяйственных традиций и навыков. В настоящее время жизнь старожилов в тайге, в тундре, в горах юга Сибири и Дальнего Востока очень трудна. Если они исчезнут, исчезнет своеобразный мостик между индустриальным миром и миром ведущих традиционный образ жизни народов Севера, т. к. старожилы как бы вхожи в оба эти мира одновременно.

2. Отражение в законодательстве прав старожильческого населения как субъекта традиционного природопользования.

Как уже говорилось выше, в качестве субъектов традиционного природопользования законодатели обычно видели только малочисленные коренные народы Севера. Тем не менее, в ряде законодательных актов наличествуют некие достаточно расплывчатые формулировки, позволяющие распространять действие их положений и на представителей коренных народов Севера, не являющихся малочисленными, и на старожильческое население. Эти акты и эти формулировки мы рассмотрим ниже. Но, предварительно нужно заметить, что высказываемое иногда мнение о том, что прямая связь между традиционным природопользованием и принадлежностью к коренным малочисленным народам Севера заложена в текст Конституции, не верно. В статье 72 Конституции Российской Федерации сказано следующее: “В совместном ведении Российской Федерации и субъектов Российской Федерации находятся: ...м) защита исконной среды обитания и традиционного образа жизни малочисленных этнических общностей”. Смысл данного положения Конституции достаточно ясен, заключается в ином и не имеет никакого отношения к определению перечня субъектов традиционного природопользования. Ни коим образом не определяет его и пункт 8 статьи 1 Федерального закона “Об основах государственного регулирования социально-экономического развития Севера Российской Федерации” от 19 июня 1996 г., трактующий понятие “традиционное природопользование”. Правда, в качестве субъектов традиционного природопользования в данном законе упоминаются только малочисленные коренные народы, но вряд ли это обстоятельство может и должно рассматриваться, как выражение законодателями мнения о составе круга субъектов традиционного природопользования. Соответствующие положения закона преследуют покровительственные цели и их контекст позволяет считать, что законодатель в тот момент времени счел необходимым оказывать непосредственную адресную поддержку только самым нуждающимся среди субъектов традиционного природопользования (в связи с чем они в тексте закона и упоминаются). По поводу вышесказанного уместно вспомнить 1 пункт 55 статьи Конституции, гласящий: “Перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина”. Вполне конституционно будет распространять это положение и на другие акты российского законодательства, если в них специально не оговаривается иное.

Как уже было сказано, в большинстве принятых и находящихся в стадии подготовки законодательных актов кроме малочисленных коренных народов, указываемых в качестве очевидных субъектов правоотношений в сфере традиционного природопользования, присутствует и некая иная, достаточно невнятно очерченная категория людей. Упомянута она с очевидной целью - вобрать в себя все остальные категории граждан, которые с весомыми на то основаниями могут потребовать признания и защиты своих прав в качестве субъектов традиционного природопользования. Так в Законе РСФСР “О плате за землю” от 11 октября 1991 г. в пункте 2 статьи 12 сказано: “...граждане, занимающиеся традиционными промыслами в местах проживания и хозяйственной деятельности малочисленных народов и этнических групп ...”.  Если понятие “малочисленные народы” более или менее определенно, то понятие “этнические группы” допускает достаточно широкое толкование. Аналогичная формулировка используется в Федеральном законе “О внесении изменений и дополнений в закон Российской Федерации “О недрах” от 3 мая 1995 г в статье 41. В Лесном кодексе Российской Федерации  в статье 124 и в Федеральном законе “О животном мире” от 24 апреля 1995 г., в статьях 48 и 49, используется близкая формулировка: “... коренных малочисленных народов и этнических общностей”. Закон Российской Федерации “Основы законодательства Российской Федерации о культуре” от 9 октября 1992 г. в статьях 6 и 20 использует формулировку: “...народов и иных этнических общностей”. Формулировка эта как бы несколько проясняет смысл, вкладываемый в понятия “этнические общности” и “этнические группы”. Они подразумевают все, что не является народом как таковым, но определяется, в том числе, и через этнические признаки.

Сказать, что такая трактовка делает эти понятия вполне конкретными невозможно. Но это в данном случае и не плохо, т. к. в качестве этнической группы можно рассматривать любую часть любого народа, отличаемую по каким-либо признакам от других частей того же народа. Такими признаками (наряду с другими) могут быть принадлежность к сфере современного индустриального образа жизни и к сфере традиционного природопользования. Так, среди русского населения Севера можно выделить в качестве этнической группы ведущее традиционный образ жизни старожильческое население, а среди него: поморов, сельдюков (енисейские старожилы, красочно описанные Виктором Астафьевым в романе “Царь рыба”), даурских казаков, и др. В качестве отдельных этнических групп могут рассматриваться старообрядческие общины различных толков и согласий. Среди других не являющихся малочисленными народов Севера, можно выделять в качестве этнических групп ведущие традиционный образ жизни группы, обитающие за пределами своих административно-территориальных образований (например: оленеводов коми, живущих в Ханты-Мансийском автономном округе). Но эта неопределенность не только достоинство, но и недостаток таких понятий, тем более, когда они включены в ткань законодательных актов. Ведь сказанное выше можно утверждать, а можно и отрицать. Можно устроить, например, судебную тяжбу, весьма продолжительную и имеющую совершенно неясные перспективы.

Так, в ряде случаев (Закон РСФСР “О плате за землю”, статья 12, пункт 2; Федеральный закон “О внесении изменений и дополнений в закон Росийской Федерации “О недрах”,  статья 41) слово “малочисленные” поставлено в формулировки таким образом, что его вполне можно распространить на следующее после слова “народы” понятие “этнические группы”, что существенно сужает рамки этого понятия. А в Федеральном законе “Об особо охраняемых природных территориях” от 14 марта 1995 г. непосредственно фигурируют “малочисленные этнические общности”, что совершенно очевидно подчеркивает значение фактора малочисленности. Такая ситуация способна стимулировать некоторые причастные к традиционным формам природопользования группы населения не только всячески подчеркивать свою самобытность, отдельность, но и максимально дробиться, дабы соответствовать понятию “малочисленность”. Это ли нужно в качестве психологической доминанты стране, столь остро нуждающейся в консолидации.

Аналогичным образом дело обстоит и в законодательстве субъектов федерации. Исключением является лишь Конституции Республики Саха (Якутия), статья 42 которой гласит: “...гарантируется сохранение и возрождение коренных народов республики, а также русских и иных старожилов”. Среди федеральных законов можно выделить лишь закон “О животном мире”, в котором ряд положений сформулирован таким образом, что применимость их и к старожильческому населению не вызывает каких-либо сомнений. Статья 48 закона “Право на применение традиционных методов добывания объектов животного мира и продуктов их жизнедеятельности” не связывает традиционное природопользование с какими-либо иными обстоятельствами правового состояния граждан (этническая принадлежность, признание их “коренными” и т. д.) кроме их существования на доходы от традиционных систем жизнеобеспечения их предков. Поскольку количество поколений предков никак не определено, на детей промысловика, рыбака или зверобоя вне зависимости от любых иных обстоятельств распространяются права, предоставляемые данной статьей. Статья 49 цитируемого закона “Право на приоритетное пользование животным миром” определяет (пусть и в самой общей форме) порядок совмещения прав нескольких групп населения, “...как принадлежащих к коренным малочисленным народам, так и иных, если они традиционно расселены на одной территории и ведут традиционный образ жизни”. В заключение следует сказать, что формулировки законов должны быть предельно ясны, а содержание используемых понятий четко очерчено. Применение расплывчатых понятий, допускающих широкую гамму толкований - как правило, следствие попыток исправить некие органически присущие законодательным актам дефекты, гнездящиеся в самой их основе.

В чем же заключаются органические дефекты законодательных актов, касающихся вопросов традиционного природопользования. По нашему мнению, дело в том, что конструкция их строится не от сферы правового регулирования (в данном случае - традиционного природопользования, как формы хозяйствования) а от одного из субъектов правоотношений, связанных с этой сферой. В результате, в рамках такой конструкции невозможно прописать процедуры совмещения прав различных субъектов правоотношений в данной сфере праворегулирования. Компенсировать этот дефект пытаются за счет искусственного “подтягивания” других правосубъектов под признаки главного правосубъекта конкретного законодательного акта (главного в том смысле, что он - единственный ясно очерченный и конкретно указанный адресат, вокруг отражения интересов которого строится вся логическая ткань правовых конструкций). Такое замещение процедур совмещения прав процедурами распространения прав может не устраивать ни тех, кого “подтягивают”, ни тех, к кому “подтягивают”. Ведь наличие нескольких субъектов правоотношений в какой-либо сфере праворегулирования вовсе не означает, что их права везде и во всем должны быть идентичны (они должны быть зафиксированы и согласованы). Да и сама эта процедура приравнивания одних правосубъектов к другим не только логически сомнительна, но и малоэффективна, ибо игнорирует их природу и суть взаимоотношений.

Ярким примером такого “приравнивания” является прошедший в Государственной Думе через первое чтение проект федерального закона “О землях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока”, внесенный депутатами Государственной думы М. Ю. Вакуленко, Г. М. Ойвиндом, В. В. Ромашкиным, Г. М. Садчиковым, Г. Н. Сениным и Р. И. Султановым. В статье 4 проекта указано, что: “Действие настоящего Федерального закона распространяется также на представителей других этнических групп, ведущих такое же, как и малочисленные народы традиционное хозяйствование”. С одной стороны, хорошо, что вспомнили и о других ведущих традиционный образ жизни группах населения. С другой стороны, это очередной пример того, как действие закона, имеющего покровительственные цели и узкого адресата, распространяется на регулирование отношений в сфере хозяйствования как таковой.

Вопросу о путях преодоления сложившейся ситуации была посвящена наша статья в шестом номере Журнала российского права за 1998 г. (Жуков, 1998б) Поэтому, изложим лишь в самом общем виде основные подходы к построению законодательства в сфере традиционного природопользования как целостной системы. Установление специального статуса коренных малочисленных народов Севера предполагает регулирование правоотношений в разнообразных сферах, к которым имеют непосредственное отношение и иные категории граждан, права которых также должны учитываться, а реализация их - регулироваться. Делать это в рамках законодательных актов, цель которых в оказании правовой поддержки коренных малочисленных народов Севера неудобно и нелогично. Поэтому, предложение С. Н. Королева (Королев, 1997) сформировать по аналогии с правовой системой Северной Европы особую сферу права - “Северное право” естественно и целесообразно. Тем более, что "Северное право" будет постоянно дополняемым и совершенствуемым собранием законодательных актов, регулирующих различные аспекты жизнедеятельности населения Севера в соответствии с возникающими потребностями.

Становление и развитие “Северного права” как особой сферы Российского законодательства еще впереди, но основную логику превращения этого корпуса документов в единую, внутренне связанную систему желательно наметить уже сейчас. Основой такой системы по нашему мнению должны являться законодательные акты, регулирующие все необходимые аспекты хозяйственной деятельности в широком ее понимании применительно ко всем причастным к ним категориям граждан. К их числу мы относим и природоохранные документы, ограничивающие или полностью запрещающие те или иные виды деятельности. Что касается законодательных актов покровительственного характера и актов, фиксирующих национальные права, то они должны пересекаться с актами, регулирующими хозяйственную деятельность, трактуя ее характер применительно к конкретным категориям граждан и целям законодателя. При этом не суть важно, обеспечиваются ли права и интересы конкретных граждан и их групп актами, регулирующими деятельность в конкретной сфере и дифференцирующими полномочия связанных с этой сферой различных категорий граждан, или актами, регулирующими полномочия конкретной категории граждан во всех регулируемых сферах деятельности. Важно, чтобы ни одна категория граждан не осталась вне сферы законодательного регулирования деятельности, имеющей важное для нее значение, и получила свою долю полномочий.

Именно эту цель и преследует предлагаемый подход к построению "Северного права" как взаимоувязанной системы законодательных актов. Наглядно его можно представить как сетку пересекающихся векторов разворачивающихся логических структур правового содержания. Если пояснить это на конкретном примере, то существование законодательных актов, регулирующих (и гарантирующих) права определенной категории граждан  (например, малочисленных коренных народов Севера) в сфере традиционного природопользования предполагает и наличие актов, регулирующих деятельность в этой сфере всех связанных с ней категорий граждан. К сказанному остается добавить, что в "определенных категориях граждан" следует видеть не единый субъект, а совокупность конкретных субъектов права, которым непосредственно делегируются полномочия. В качестве же этих конкретных субъектов нужно рассматривать в первую очередь граждан и их территориально-хозяйственные коллективы (могущие иметь не только территориально-хозяйственные, но и иные признаки единства), как форму местного самоуправления. Но, субъектами права могут быть и иные коллективы, если это указано в законе. При этом, граждане и их объединения в рамках местного самоуправления в качестве конкретных субъектов права будут общими и для законодательных актов, построенных по принципу "от сферы регулирования ко всему разнообразию связанных с ней категорий граждан", и актов, построенных по принципу "от категории граждан к многообразию их интересов и форм деятельности".  Оба названные типа правовых актов будут как бы сходиться в этих субъектах, имея по-разному очерченные рамки адресата. Так, законодательные акты о малочисленных коренных народах Севера будут иметь один набор признаков адресата, а акты, регулирующие сферу традиционного природопользования - другой и, соответственно, будут охватывать разные совокупности людей и их коллективов. Но в зоне пересечения - правовом регулировании сферы традиционного природопользования представителей малочисленных коренных народов Севера - они будут иметь единый непосредственный субъект права. В этих условиях, группы населения, "забытые" законодателем в актах, построенных по принципу "от субъекта к сферам регулирования", могут найти закрепление своих прав в актах, построенных по принципу "от сферы регулирования ко всем связанным с ней субъектам". Следует учитывать также, что непризнание каких-либо общностей субъектами права не отменяет их прав и они могут реализовываться членами общества через индивидуальные права (Кряжков, 1997).

Старожильческое население Севера России в значительной своей части продолжает реально (по природе своей) оставаться субъектом хозяйствования в сфере традиционного природопользования. Эти люди ценят свой образ жизни и совершенно не стремятся его менять. В силу этого они должны признаваться субъектом правоотношений в сфере правового регулирования процессами традиционного природопользования и права их должны быть зафиксированы в законодательстве России. В заключении на проект федерального закона “О землях традиционного природопользования коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации” Президента России Б. Н. Ельцина в связи со сказанным напоминается, что согласно статье 47 Международного пакта о гражданских и политических правах: “Ничто в настоящем пакте не должно трактоваться, как ущемление неотъемлемого права всех народов обладать и пользоваться в полной мере и свободно своими естественными богатствами и ресурсами”. А Рамочная конвенция о защите национальных меньшинств, закрепляя особое положение лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, в статье 20 призывает уважать права лиц, принадлежащих к большинству населения. В соответствии с этим, в тексте заключения Президента рекомендуется не только устанавливать права на природные ресурсы граждан из числа малочисленных этнических общностей, но также гарантировать соблюдение прав на использование природных ресурсов иных лиц, постоянно проживающих на соответствующих территориях и осуществляющих природопользование.

Список литературы.

  1. Жуков М. А. О совмещении прав ведущих традиционный образ жизни групп населения Российского Севера. Журнал российского права. 1998, № 2. С. 65 – 72.
  2. Жуков М. А. “Северное право” и пути отражения интересов его субъектов в законодательстве. Журнал российского права. 1998, № 6. С. 23 – 33.
  3. Клюкин Б. Д. Проект структуры Федерального закона “О правовом регулировании традиционного промысла и хозяйствования коренных малочисленных народов Севера”. - В сб. Правовой статус коренных народов приполярных государств. Материалы конференции. Москва 26 - 28 февраля 1997 г., М.: Российский Университет дружбы народов, 1991, с. 152 - 154.
  4. Конституция (Основной Закон) Республики Саха (Якутия) от 4 апреля 1994 г. - Якутские Ведомости. 1992, № 7, (19), 26 апреля.
  5. Конституция Российской Федерации. Принята всенародным голосованием 12.12. 1993 г.
  6. Королев С. Н. О специальном статусе коренных малочисленных народов Севера как природопользователей. - В сб. Правовой статус коренных народов приполярных государств. Материалы международной конференции. Российский Университет дружбы народов. М.: 1997, с. 156 - 157.
  7. Кряжков В. А. Права коренных малочисленных народов Росии: методолгия регулирования. // Государство и право. 1997, № 1, с. 18 – 23.
  8. Лесной кодекс Российской Федерации. Принят 22 января 1997 г. Российская газета, 1997, 4 февраля.
  9. “О внесении изменений и дополнений в закон Российской Федерации ”О недрах”. Федеральный закон от 3 марта 1995 г. Собрание  законодательства Российской Федерации. 1995. “ 10 С 823.
  10. “О животном мире” Федеральный закон от 24 апреля 1995 г. Собрание законодательства Российской Федерации 1995. № 17. С. 1462.
  11. “О плате за землю” Закон РСФСР от 11 октября 1991 г. Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 44. С. 1424.
  12. “Об основах государственного регулирования социально-экономического развития Севера Российской Федерации” Федеральный закон от 19 июня 1996 г. Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 26. С. 3030.
  13. “Об особо охраняемых природных территориях”. Федеральный закон от 14 марта 1995 г. Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 12. С. 1024.
  14. “Основы законодательства Российской Федерации о культуре” Закон Российской Федерации от 9 октября 1992 г.

В кн. Проблемы традиционного природопользования. Север, Сибирь, Дальний Восток Российской Федерации. М. Изд-во Госдумы РФ. 2000. С. 32-43.