М.А. Жуков, ВНКЦ «Север» Минэкономразвития России
В сб. Изучение биологического разнообразия на Енисейском экологическом трансекте (животный мир). М. 2002, С. 280-289

Об опыте самостоятельного оленеводства русскими старообрядцами в приенисейской тайге

Второе столетие длится в научной литературе полемика о происхождении и распространении оленеводства. Значительное место в ней занимают представления о его заимствовании одними народами у других. Это и существенный элемент всех исторических реконструкций, и непосредственный предмет более частных научных споров. Оценивая значение фактов, их способность доказывать или опровергать те или иные утверждения, большинство исследователей отталкивается (скорее всего, бессознательно) от никем четко не сформулированных и не обоснованных, но признаваемых как нечто само собой разумеющееся представлений о характере самого процесса заимствования. В общих чертах представления эти сводятся к уверенности в чрезвычайно высокой устойчивости комплексов производственных навыков, самодовлеющей силе традиций и, как одно из следствий - сведению процессов передачи и усвоения навыков к копированию их именно как традиций.
И это понятно. Подобный подход значительно упрощает сравнительный анализ многочисленных систем оленеводства, систематизацию их на единой основе - основе генетических связей. Исходя из этого, маловероятна ситуация, когда схожие системы оленеводства могут иметь разные корни и чисто конвергентную природу параллелей и соответствий. А два соседствующих в цепи заимствований комплекса приемов могут весьма существенно различаться.
В действительности же смысл многих известных фактов далеко не бесспорен и допускает множественность толкований. Да и само обилие бытующих комплексов приемов оленеводства диктует необходимость более детального рассмотрения процессов приобретения и сохранения его навыков. Известно достаточно много случаев заимствования оленеводства, информация о которых в той или иной мере сохранилась. Но особый интерес представляют сведения, полученные непосредственно от участников самого события и замечательно то, что таких людей еще можно встретить.
Владение домашними оленями среди русского населения на севере страны было распространенным явлением. Олени были остро необходимы как транспортное средство. Но вне периода их активного использования русские сами их обычно не содержали, а в той или иной форме пользовались услугами коренных жителей. В бассейне р. Сым (Енисейский район Красноярского края) нами был отмечен факт вполне самостоятельного и эффективного занятия семьями русских старообрядцев: Килины, Кудымовы, Сидоркины, Мерзляковы (вероятно, этот список далеко не полон) оленеводством. Жители пос. Сым: Кузьма Иванович Килин и его сестра Ульяна Ивановна Суханова сохранили в памяти и с достаточной степенью подробности рассказали историю освоения оленеводства членами своей семьи. Этот эпизод, являющийся хорошим примером того, как может проходить процесс заимствования навыков оленеводства на практике, подробно изложен нами в первой части статьи.
По нашему мнению, в научной литературе сформировалась тенденция (причины которой понятны) сухо и кратко излагать фактический материал, посвящая почти весь объем работ его обсуждению. Это не всегда правильно. Через некоторое время то, что было обыденным, очевидным для современников событий, перестанет быть таковым для читателей. И в текстах они будут искать не столько рассуждения авторов, сколько описания лежащих в их основе явлений. В противном случае, становится невозможным анализ и сведение в общую картину накапливающейся с течением времени разноголосицы мнений.
Семья староверов-кержаков Килиных переехала на реку Сым из Томской области в самом начале войны. Непосредственной причиной переезда послужили некоторые налоговые льготы этого района проживания малых народов севера. Первоначально жили в поселке Староверовский, а числились в пос. Ванжиль-Кынак в верховьях р. Тым (правый приток Оби). С оленями познакомились, когда отцу поручили доставку почты в пос. Ярцево (на Енисее) и Ванжиль-Кынак. Приходилось совершать многодневные поездки на казенных упряжках, олени в которых были обычно весьма плохи (слабы, истощены, неухожены, слишком стары или, наоборот, молоды). Это сильно осложняло и без того нелегкую работу, что и послужило одним из стимулов заведения собственного стада.
В конце войны отец купил у эвенков двух телят, оставив их, как и поступали обычно местные русские жители, пастись у бывших хозяев. Стадо постепенно росло, но первое время оставалось сравнительно небольшим: 3 - 4 матки и 2 - 3 теленка. В 1948 г. продали двух маток для уплаты налога и переехали в верховья Сыма. Сначала обосновались в устье р. Ирапчимо, где была поставлена заимка Килиных (указываемая и ныне на топографических картах). Но вскоре леса вверх по Ирапчимо “погорели” и хороших боров осталось мало. Поэтому Килины переселились несколько выше по течению Сыма в устье р. Топка.
По Топке до самых верховьев были хорошие спелые боры, в которых олени и выпасались. Охотились Килины в верховьях Кукочи и в бассейне Кулиндры, куда перегоняли оленей весной по крепкому насту. Продукты промысла сдавали в пос. Ванжиль-Кынак, в который ходили по давно существовавшей и традиционно используемой до последнего времени местным населением оленьей тропе, шедшей от Сыма вдоль р. Пульванандра, далее вдоль болота Комарное к ныне нежилому пос. Ленинское на правом притоке Тыма - Нюнельге. Оттуда к Ванжиль-Кынаку через поселок Нюльядрово шел зимник.
Нужно отметить, что в тот период еще сохранялся традиционный уклад жизни эвенков. Приписанные к поселкам, они продолжали энергично перемещаться по тайге, осваивая ее глубинные районы. Созданная ими система оленьих троп активно использовалась и эвенки, жившие в верховьях и среднем течении левых притоков Енисея, тяготели скорее к крупным поселкам в верховьях Тыма и Кети, чем к поселкам по Енисею. Это объяснялось хозяйственной целесообразностью. Внутренние районы тайги по Обь-Енисейскому водоразделу, менее пригодные для жизни летом, зимой являлись прекрасными охотничьими угодьями и пастбищами для оленей. Сымские эвенки в начале охотничьего сезона начинали кочевать, постепенно переваливая в бассейн Оби и к концу сезона подкочевывали к пос. Ванжиль-Кынак на Тыме, Дружный на р. Орловка (приток Кети), Усть-Озерный на Кети. Оттуда они откочевывали до разрушения наста в поселки и заимки, в которых (или в районе которых) проводили лето.
Переезд Килиных вверх по Сыму способствовал более быстрому росту стада, которое они еще некоторое время продолжали отдавать на выпас соседям эвенкам. Но когда количество маток достигло 12, Килины решили начать выпас стада самостоятельно. В этот период они оценивали оленеводство как весьма рентабельное и целесообразное для их семьи занятие. Они считали, что в стадах эвенков слишком высокие потери оленей, в первую очередь молодняка, что заметно сдерживает рост стада. В целом, использовалась характерная для эвенков данного региона техника выпаса, в которую были внесены некоторые коррективы. Они не были чем-то принципиально новым, находились в общем русле логики существующих приемов, но их методичное исполнение сразу дало хорошие результаты. К 1955 г. стадо Килиных достигло 70 голов, среди которых было около 20 маток и 1 пороз (бык-производитель). Остальные - быки-кастраты и молодняк. Дальнейший рост стада Килины считали нецелесообразным, т.к. с ним становилось трудно управляться.
Основным районом выпаса оленей были боры по р. Топка. Зимой животные находились на свободном выпасе. Перемещались слабо, особенно в разгар зимы. Паслись по борам, “где натопчут”. Держались обычно недалеко от жилья, часто подходили к нему. Главные причины беспокойства - активность росомах, потребность в подкормке: соль (особенно в марте), сено (сухой хвощ, пырей). В случае необходимости оленей находили, отлавливали и использовали для поездок, запрягая в нарты . Олени были очень ручные, подходили на приманку “к руке” (обычно кусок хлеба, сушеные грибы).
В начале весны, когда снег оседал, уплотнялся, олени становились заметно подвижнее, начинали шире перемещаться, выходить на края болот. В этот момент маток отлавливали, подгоняли к жилью и привязывали на поводке длиной 5 - 6 м к жердям длиной  около 3 м и диаметром около 10 -15 см. Жерди не закреплялись, а клались плашмя на землю. Это не исключало некоторого перемещения оленух, но сильно его ограничивало. Самцы и молодняк в этой ситуации не уходили далеко от маток, а только отходили попастись, регулярно возвращаясь на отдых и подкормку. Обычно привязывание маток происходило за 2 - 3 недели до отела. Отел начинался в середине апреля и длился до середины мая. На второй день после рождения телят привязывали за шею к колышкам, а маток отвязывали. Матки свободно паслись и регулярно подходили кормить телят.
С момента вылета гнуса телят отвязывали, и все олени паслись свободно в течение лета, вплоть до начала гона. Паслись, как правило, ночью, а днём приходили под дымокур на отдых. Для отдыха Килины строили сарай, в конце которого устраивали дымокур. В качестве материала для дымокура обычно использовали помёт. Олени сами заходили в сарай, размещались внутри него, а вечером самостоятельно его покидали.
Осенью, к моменту начала гона, телят и маток на день привязывали, как и пороза. Ночью отпускали пороза и маток пастись. Утром, когда матки возвращались кормить телят (а вместе с ними и пороз), их снова привязывали. В первую очередь привязывали за шею пороза, за ним за повод маток. Рога у маток и пороза спиливали наполовину и обрезали острые концы у всех отростков. После окончания гона оленей отвязывали и распускали на зимнюю пастьбу.
С момента привязывания маток весной до роспуска оленей после гона Килины жили рядом со стадом. Кочевали мало и недалеко (меньше соседей эвенков), но кочевали, т.к. через каждые 5 - 7 дней олени испытывали потребность сменить местность. Начиналась кочевка ещё весной в период отёла. Переходы на “свежий мох” были небольшие: 0,5 - 1 км. Жила семья в палатке с печкой.
Стадо численностью около 70 голов Килины держали сравнительно недолго. Зимой 1957/1958 гг. пришли волки, чему, видимо, в значительной мере способствовало восстановление к тому времени численности лося. Распущенное на зимнюю пастьбу стадо двинулось к избушке в устье Топки. Вышедший ему на встречу Кузьма Килин увидел, что сбившихся в кучу оленей атакует волк. Хищник был так увлечён, что не заметил охотника и был застрелен. В эту зиму было потеряно 8 быков и несколько телят. Большие потери оленей были и в следующем году. Ещё больше ситуацию осложнило появление диких оленей, которых (как и лося) раньше в этом регионе не было. Зимой 1960 -61 гг. Килины обнаружили, что к стаду прибилось два “дикаря” - самка с самцом. При подходе людей они выскочили из стада и заметались около него, а при дальнейшем их приближении убежали. С этого периода дикий олень стал появляться регулярно и во все возрастающих количествах. К этому добавилось и то, что дети Килиных выросли, начали обзаводиться собственными семьями, а происходящие вокруг изменения активно стимулировали их к переезду в посёлок.
В 1965 г. Килины переехали в пос. Сым. Стадо к тому времени было разделено на три пая. Дочь - Ульяна Ивановна - вышла замуж и свой пай продала. Сын - Кузьма Никифорович - ещё пару лет пытался держать оленей, даже пас стадо коопзверопромхоза численностью около 50 голов, но потом своих оленей ликвидировал (продал, забил), а оленей коопзверопромхоза передал эвенку Игорю Боярину. К 1967-68 гг. почти все русские семьи лишились оленей (потеряли, ликвидировали). Волки были причиной второстепенной. Главная - эвенки перестали пасти оленей. В тоже время потерял практически всех оленей и коопзверопромхоз: дикие олени увели стадо, которое пас на р. Начальная Игорь Боярин, в Тугуланские болота.
Развал оленеводства на Сыме был вызван целым комплексом причин. Новое поколение эвенков, росшее преимущественно в поселках, воспитывавшееся в интернатах утратило многое из культуры и совокупности трудовых навыков своего народа, не было ориентировано на традиционный уклад жизни. У них отсутствовало и стремление, и умение вести кочевую жизнь оленеводов. Молодёжь ориентировалась на образ жизни русских промысловиков, проводящих большую часть года в посёлках и покидающих их надолго только в сезон промысла.
Усугублялось это тем, что идеологи того времени рассматривали переход от кочевого образа жизни к осёдлому как крайне желательный и прогрессивный процесс перехода от “примитивных, низших” укладов жизни к “высшим”, более “цивилизованным”, о чем неустанно напоминали представителям малых народов севера и к чему их постоянно стимулировали. На всё это наложилось появление волков и диких северных оленей. Традиционные приёмы оленеводства местных эвенков включали в себя вольный выпас как один из существенных элементов (причём, не только зимой, но и летом, когда семьи местных жителей были заняты рыбным промыслом на Енисее и его крупных притоках). Это возможно только при условии отсутствия в угодьях диких северных оленей и ограниченного пресса хищников.
Необходимость перестраивать технику оленеводства, адаптировать её к новым, более жёстким условиям выпала на долю того поколения, которое вообще не стремилось к продолжению традиционного образа жизни. Само по себе появление дикого оленя и постепенное увеличение его численности в отдаленных, мало посещаемых угодьях не было фатальным для домашнего оленеводства. Техника его была такова, что домашние олени были достаточно ручными. Случайные встречи с небольшими группами “дикаря” или отдельными животными ещё не означали непременной потери стада. Достаточно показателен пример встречи охотником из пос. Кольчум Кудымовой Антониной Гурьевной оленя, потерянного за 7 лет до этого. Он узнал хозяйку и позволил подойти к себе.
В иные времена оленеводы нашли бы эффективные меры защиты своих стад, но теперь отдельные уводы лишь усиливали мнение о конечной обреченности оленеводства и бессмысленности борьбы за его сохранение. Внесло свою лепту и появление в этот период в продаже снегоходов “Буран”. Оленеводство (а оно было в первую очередь транспортным) стало рассматриваться как занятие хлопотное и непрактичное. В результате и русские, и эвенкийские семьи попросту поспешили избавиться от оленей. Дольше всех в посёлке Сым сохранял оленей Игорь Боярин. После потери стада промхоза на р. Начальной он ещё 3 - 4 года держал своих оленей, но в начале семидесятых годов купил снегоход и в тот же день перестрелял их прямо на улицах поселка. В семидесятые годы происходило исчезновение последних остатков домашнего оленеводства у эвенков по всему Сымскому региону, но отдельные маленькие группы оленей существовали вплоть до начала восьмидесятых годов. этот период потеряла остатки оленей и старообрядка Антонина Гурьевна Кудымова, бывшая одним из последних, если не самым последним оленеводом Сыма.
Таким образом, Килины перестали держать оленей в силу общего изменения хозяйственной ситуации. Практикуемый ими комплекс оленеводческих приёмов несколько отличался от такового у их соседей - эвенков, содержал в себе элементы импровизации. Тем не менее, он вполне отвечал поставленной задаче и обеспечивал эффективное ведение нового для русской семьи типа хозяйства. По оценке самих Килиных, внесённые ими изменения в целом сводились к мерам по более тесному контролю за оленями, сокращению использования техники свободного выпаса. В первую очередь это касалось привязывания телят в период между отёлом и массовым вылетом гнуса. По словам Килиных, эвенки телят не привязывали, позволяли им сразу после рождения уходить с матерью на выпас в тайгу. Это вело к значительной гибели молодняка и было главной причиной потерь в стадах эвенков в тот период.
Привязывание телят - прием восходящий к древней саяно-алтайской традиции оленеводства и входит в неё как один из базовых элементов. Для этого использовалась оригинальная уздечка-мунгуй с вертлюгом (о чем Килины по понятным причинам не знали и использовали тряпичные шейные ремешки). В описанных системах оленеводства других районов этот приём почти не упоминается, в том числе и у эвенков. Но эвенкам данного региона он был известен, что зафиксировала Е. Н. Орлова (1928). В тоже время, информация о привязывании телят у тунгусских народов (в том числе и сымских тунгусов) не встречена у такого их знатока, как Г. М. Василевич. Она, как и другие авторы, сообщает о строительстве тунгусами изгородей на время отёла. Не описано привязывание телят и у других оленеводов енисейской тайги - кетов, селькупов, лесных ненцев, чьи традиции оленеводства (в отличие от тунгусов) восходят непосредственно к саяно-алтайскому прототипу.
Отсутствие указаний на использование этого весьма эффективного для лесного оленеводства приёма может иметь различные причины в каждом конкретном случае. Но складывается впечатление, что представления о возможности такой техники выпаса существовали достаточно широко. Можно предположить, что к ней прибегали в периоды сосредоточения хозяйственной активности на оленеводстве, что происходило, видимо, в девятнадцатом столетии у эвенков, активно осваивавших внутренние пространства тайги Обь-Енисейского междуречья. В периоды ослабления внимания к оленеводству (переключение основного внимания на другие объекты или общий упадок хозяйственной деятельности) цикл оленеводческих работ проходил по всё более упрощенной схеме. Из него выпадали те или иные элементы (в том числе и обсуждаемый), выпас становился всё менее контролируемым. И, наконец, данный приём вполне мог многократно воссоздаваться заново, что, видимо, имело место в случае Килиных, т.к. он лежит в общем русле логики традиций таёжного оленеводства.
Другим “новшеством” Килиных было строительство сарая для дымокура на период высокой активности гнуса. Сымские эвенки сараев не строили, устраивали дымокуры на открытом воздухе, создавая вокруг них ограждения из жердей. Остатки таких сооружений и сейчас можно встретить в тайге вокруг пос. Сым. В тоже время, в самой идее такого сарая ничего нового нет. Килины могли слышать об его использовании ранее в соседних районах. Так Н. К. Каргер (1930) сообщает, что проживающие у пос. Чулково кеты, распускавшие своих оленей на лето (часто даже до отёла) и нёсшие большие потери, стали задерживать отпуск оленей и построили сараи для дымокуров. Но этот опыт кетам не понравился, т.к. по их мнению, от духоты и давки в сараях олени болели, особенно страдали телята. Елогуйские кеты, как указывает  Н. К. Каргер, отказались от этого и строят дымокуры на открытом воздухе. Тем не менее, кеты пос. Келлог и в конце восьмидесятых годов имели представление о таких сараях и новостью для них они ни в коей мере не являлись.
Естественно, Килины не считали сарай своим изобретением, хотя представители второго поколения ничего не могли сказать об источнике заимствования. Важно другое - заимствуя комплекс хозяйственных навыков, Килины не перенимали его механически, а вносили, там, где считали нужным, необходимые на их взгляд коррективы. Нами обсуждены наиболее наглядные примеры такой коррекции. Было их, естественно, больше и здесь нет необходимости обсуждать все. Важен сам факт коррекции, причём в основной своей части произведённой на самых первых этапах самостоятельного хозяйствования. В дальнейшем происходила уже притирка и шлифовка всего комплекса приёмов, причём Килины не только адаптировали свой распорядок жизни к потребностям оленеводства, но и сам комплекс приёмов к своим, представлениям и потребностям. Их пример показывает - возможны такие обстоятельства заимствования хозяйственных навыков, когда они активно и творчески перерабатываются именно в процессе освоения. Хорошим примером, надо полагать, было освоение оленеводства чукчами.
Несомненно, обстоятельства заимствования могут быть и другими, когда передача навыков проходит с полным сохранением традиции. Характерная ситуация - приход в семью жены из среды оленеводов, приведшей в качестве приданого оленей. Скорее всего, именно она и будет за ними ухаживать. И ухаживать так, как привыкла это делать, обучая тому же своих новых родственников. Можно предположить, что примерно так шло приобщение к оленеводству кетов, связанных брачными контактами со своими соседями самодийцами. Но нужно оговориться, что история хозяйственных взаимоотношений достаточно сложна, не во всём ясна и требует особого рассмотрения. В любом случае, характер процесса оленеводства зависел от активности людей, для которых эта хозяйственная сфера была новшеством. Чем более они энергичны, тем более творчески подойдут к освоению нового.
В момент начала занятия оленеводством Иван Никифорович Килин и его жена были в расцвете сил. Они быстро прижились на новом месте и, как это обычно для староверов, отличались энергией и трудолюбием. В то же время эвенкийское оленеводство вступило в период хозяйственного упадка и существовало силой инерции. В двадцатые годы Е. Н. Орлова (1928) застала в бассейне Кети (к которому хозяйственно тяготели эвенки) хозяйства эвенков, имеющие в среднем от 20 до 40 оленей (возможно, цифры занижены самими эвенками). Но, как ей сообщили информаторы, ещё сравнительно недавно были обычны семьи, имевшие по 100 - 200 и даже 700 оленей. Те же данные приводит и Г. М. Василевич (1931). В 1928 г. у проверенных семей было в среднем по 43,7 оленя на хозяйство. А минимальная потребность для нормального ведения хозяйства составляла не менее 40 оленей. Картина прогрессирующего паралича оленеводства не могла не отразиться на восприятии Килиными самой традиции. Если она не обеспечивает ведения хозяйства - она не в полной мере хороша и требует пересмотра.
Устойчивость традиции, как и характер протекания процессов заимствования, приобретения новых навыков в значительной мере зависит от состояния человеческих коллективов, того, на каких этапах своей исторической судьбы они вступают в контакт друг с другом и как эти контакты протекают. В истории оленеводческих народов Евразии были моменты высокой активности и периоды стабильного, плавного течения жизни, которые могли сменяться новыми вспышками активности, а могли и состоянием духовного и хозяйственного упадка. Одни и те же системы хозяйственных навыков могли в зависимости от ситуации перениматься как целостная традиция и как повод к активному творчеству, объект экспериментирования и модификаций той или иной глубины. В этом мы видим одну из существенных причин большого разнообразия оленеводческих традиций. В силу этого, формальный анализ сходств-различий, фиксируемых в момент исследования и понимаемых как величина прямо пропорциональная генетической близости исследуемых комплексов, может дать как абсолютно верные результаты, так и ошибочные, поскольку такой анализ необходим, но недостаточен.
Лабилен и многовариантен не только процесс передачи хозяйственных навыков, но и характер их бытования на протяжении длительного времени. Сохраняясь в неизменном виде в течение многих поколений, они могут быть круто изменены на протяжении одного - двух. Характерные примеры дают миграции в иные ландшафтные условия высокоактивных коллективов. Так, тунгусский род Боягир (Баяки) отнесен Г. М. Василевич к носителям ороченского типа тунгусской оленеводческой культуры. Представители этого рода, сравнительно недавно мигрировавшие на левобережье Енисея и составляющие в настоящее время значительную часть эвенкийского населения пос. Сым (носители фамилии Боярины), по комплексу бытовавших у них приёмов оленеводства должны быть отнесены к другому типу тунгусского оленеводства - эвенкийскому. Рассматривая эту смену комплекса навыков, далеко не во всех случаях можно с полной уверенностью сказать, что является следствием прямого заимствования, а что - самостоятельной адаптацией существующей техники оленеводства к новым условиям (например - привязывание телят).
В любом случае, несмотря на исходную разницу традиций, оленеводы часто вынуждены были решать сходные задачи сходными методами в русле той логики формирования хозяйственных комплексов, которые диктовали жёсткие условия среды, что неизбежно вело к унификации этих комплексов. В таких случаях некоторые дополнительные возможности анализа могут дать элементы, относящиеся к сфере собственно культуры и не имеющие серьёзного адаптивного значения (хотя и тут могут быть ситуации, когда “новое вино влито в старые мехи”), но наличествуют они далеко не всегда.
Необходимо остановиться на использовании для анализа факта отсутствия тех или иных элементов хозяйственной культуры. Само по себе отсутствие чего-либо далеко не всегда может рассматриваться как показатель степени близости систем хозяйствования. Например, отсутствие верхового седла вовсе не обязательно свидетельствует об отсутствии в прошлом традиций верховой езды на оленях у данной группы. Оно может быть следствием того, что “олень измельчал”, стал мало пригоден “под верх”. Изготовление и хранение верховых сёдел теряло всякий смысл, т.к. старики и дети в случае острой необходимости могут проехать какое-то расстояние и на вьючных сёдлах. В период же хозяйственного упадка традиции вообще легко поддаются редукции и размыванию. Память о них может прожить ещё несколько поколений, но и эти следы быстро исчезнут.
Хорошей иллюстрацией вышеизложенного может служить проблема возникновения саамского оленеводства. Высокая степень оригинальности культуры саамов вовсе не доказывает самостоятельного происхождения их оленеводства на севере Европы. Уверенно можно говорить лишь о длительном периоде самостоятельного развития. Вероятнее всего, предки саамов освоили оленеводство в рамках традиций древнейшего центра оленеводства на юге Сибири и уже самостоятельно адаптировали его к условиям Крайнего Севера. Сейчас трудно даже приблизительно охарактеризовать тот исходный тип, с которого началась длительная история развития саамской оленеводческой культуры. В настоящее время Центральная Азия - дальняя окраина оленеводческого мира. Оленеводство сохранилось лишь в нескольких очажках, малотабунное и малотоварное. Производственные традиции его значительно обеднены. Но в глубокой древности это был обширнейший оленеводческий регион и можно предположить, что здесь существовала оригинальная система оленеводческих приёмов, позволявшая иметь достаточно крупное и экономически сильное хозяйство.
Непосредственное сравнение современного саамского оленеводства с его предполагаемым прототипом - оленеводством саяно-алтайского региона в их современных формах продемонстрирует преимущественно различия. Так, саяно-алтайское транспортное оленеводство - верховое, с развитой и устойчивой традицией использования вьючного и верховых сёдел. У саамов оленеводство преимущественно упряжное. Олени под вьюки используются, но вьюки мягкие.
Но и оленеводство Южной Сибири не всегда располагало седлом. Даже сменившее его в предгорьях и, отчасти, в горах коневодство достаточно долго седла не знало, да и сама верховая езда на лошади была освоена далеко не сразу. Касательно перевозки грузов вьюками, можно предположить, что она возникла задолго до освоения верховой езды и появления примитивных сёдел. Таким образом, в древности в Южной Сибири могло быть заимствовано именно упряжное оленеводство, располагавшее также техникой мягкого вьюка.
Другие откочёвывающие на север народы использовали готовый прототип оленьих нарт - созданные палеоазиатскими народами севера собачьи нарты. Прасаамы начали своё движение в глубокой древности. Собачьей нарты в их распоряжении, видимо, не оказалось, и они впрягли в оленью упряжку лодку. Когда при посредничестве соседей саамы познакомились с санями, то стали переходить на них, постепенно облегчая и модифицируя конструкцию. Что касается вьюков, то они могли очень мало меняться. Не будет ничего удивительного, если окажется, что саамы в наибольшей мере сохранили ту технику навьючивания оленей, которая была характерна для древнего оленеводства Южной Сибири.
Нам представляется, что при сравнительном анализе саамской оленеводческой культуры большая часть фактологического материала не поддаётся твёрдой и однозначной интерпретации. Окончательно доказать или опровергнуть самостоятельное происхождение этой оленеводческой культуры на данном материале вряд ли возможно. Может быть, перспективнее попробовать разобраться в происхождении самого объекта хозяйствования - саамского домашнего оленя.
Обилие систем оленеводства, пестрота и широта их распространения свидетельствуют не только о высокой подвижности оленеводов, но и о сложности истории самого оленеводства, неоднонаправленности протекавших процессов. Оно неоднократно переживало периоды деградации, связанные с общественно-хозяйственными перестройками, вынужденными миграциями в новые ландшафты, конкуренцией других форм хозяйства и массой иных причин. Тем не менее, оленеводы успешно преодолевали все трудности, находили новые формы ведения хозяйства. Оленеводство продемонстрировало исключительную пластичность и за периодами спада следовали вспышки активности, зачастую на совершенно иной природной и этнической основе. Это осложняет прослеживание структуры связей внутри общего круга оленеводческих традиций. Но это и придаёт надежд, что оленеводство не исчерпало своих возможностей и выработает новые формы, соответствующие современным условиям жизни.

Литература.
1. Василевич Г.М. Сымские тунгусы. Сов. Север, 1931, N 2, с.9-20.
2. Василевич Г.М. К вопросу о тунгусах, кочующих к западу от Енисея. // Сов. Север, , N 10, с. 4-12.
3.Василевич Г.М. Корытообразные нарты сымских эвенков. // Сб. Трудов МАЭ, М.- Л., 1949б. с. 8-11.
4. Василевич Г.М. Эвенки. // Народы Сибири. М.- Л., 1956, с. 701-742.
5. Василевич  Г.М.  Типы  оленеводства  у тунгусских народов ( в связи с проблемой расселения по Сибири). М,  Наука, 1964, 64 с.
6. Каргер Н.К. Оленеводство у енисейцев (кетов)// Сов. Север, 1930,   N 6, с. 28-38.
7. Орлова Е.Н.  Население по рекам Кети и Тыму, его состав, хозяйство, быт. Красноярск, 1928, с. 12-18.